Бывает,
люди пренебрегают чужой культурой.
В
мире такое случается.
Но,
пожалуй, нигде, кроме России,
не
встречается как массовое явление
пренебрежение
родной культурой.
Когда
в июне 2002 г. в Курске умер Евгений Иванович Носов – автор гениальных
«Усвятских шлемоносцев», Герой Социалистического Труда, человек, которому за
год до этого вручал свою премию А. Солженицын лишь один телеканал вскользь
сообщил об этом. И даже один сороколетний режиссёр с подростковой
непосредственностью спрашивал журналиста Дмитрия Шеварова: «А кто такой Носов?
Это который про Незнайку?»
Не ставят режиссёры фильмов по Е. Носову
- писателю-фронтовику - боятся подлинности солдатской правды о войне. Евгению
Носову было 16 лет, когда началась война. В 1943 году, после окончания 8
классов, он ушёл на фронт, стал артиллеристом противотанковой бригады.
Участвовал в операции «Багратион», в боях на Рогачёвском плацдарме за Днепром и
в разгроме Бобруйского котла, освобождал белорусские и польские города. В
начале 1945 был тяжело ранен (в позвоночник) в Мазурских болотах под
Кенигсбергом, во время страшных боёв по прорыву восточно-прусских укреплений.
Полгода был прикован к койке в госпитале
подмосковного города Серпухова. Впрочем, 9 мая от радости уже кидался подушками
с товарищами по палате…
Много лет спустя он воскресит этот день
в рассказе «Красное вино победы»- воскресит всех своих товарищей.
Разминая руку после ранения 20-летний
Носов, который воскресил своим бережным словом шумного волгаря «Сашу-Самоходка»,
рассудительного помора Бородухова и закованного в гипс Копёшкина из пензенского
села Сухой житель. «Я пытался себе представить родину Копёшкина, - нарисовалась
бревенчатая изба с тремя оконцами по фасаду, косматое дерево у калитки, похожее
на перевёрнутый веник. Ничего больше не придумав, я потянулся и вложил эту
неказистую картину в руки Копёшкина. Тот, почувствовав прикосновение к пальцам,
разлепил веки и долго с осмысленным вниманием разглядывал рисунок. Потом прошептал:
- Домок прибавь… У меня домок тут…На дереве…
Я понял, забрал листок, пририсовал над
деревом скворечник и вернул картинку. Копёшкин, одобряя, еле заметно закивал…»
И люди будут читать эти строки и
плакать, плакать и читать. (Дм. Шеваров)
Василий Белов 9 апреля 1971 года писал
Носову:
«Вчера случайно в торговом центре увидел
твою книжку «Красное вино победы». Сегодня прочитал «И уплывают пароходы» И все
незнакомые мне вещи. И вдруг стало стыдно за свою книжку, что я-послал тебе… Я
не самоуничижаюсь, не ломаюсь… Мне просто после твоей книжки было хорошо и
грустно…
К несчастью остаётся совсем мало людей,
которые готовы, смогут тебя читать. У всех остальных не хватит материала души,
чтобы тебя почувствовать…»
В 1960 году к моменту поступления на
Высшие литературные курсы Е Носов был уже автором 2-х книг. Там он подружился с
Виктором Астафьевым, Новеллой Матвеевой, Борисом Можаевым.
Но до того в сентябре 1945 года Носов
вышел из госпиталя с осколком, который врачи не решились удалить. Этот кусочек
стали он проносил всю жизнь у правого виска. Когда 20 летний фронтовик вернулся
доучиваться в школу, весь перевязанный бинтами, открыл дверь класса - все дети
встали, приняв его за учителя.
Евгений Носов после 2-х лет столичной
жизни сохранил крестьянское отношение к писательскому труду, благовейное
отношение к слову и книге.
Он говорил о своей работе: «Я сижу за
столом да копаю слова…». Кажется, просто –слов вокруг, как на ярмарке, да
души-то они не касаются. А живое, родниковое - это никому не видимый шахтёрский
труд. Виктор Астафьев, сам дивный стилист, восхищённо писал Носову: - Ты
пишешь, как крестьянин говорит: только то, что нужно.
В книгах Носова нет ни батальных сцен,
ни закулисных противоборств, разведок и контрразведок. В «Усвятских
шлемоносцах» не звучит ни одного выстрела, но нет в нашей литературе другого
такого Реквиема павшим. В этой повести календарь оборвался на дате - 22 июня.
Здесь вечно будут мужики собираться в неведомую дальнюю дорогу. Потом потянутся
к сельскому совету, где на ступеньках будет всегда стоять Прошка-председатель,
а рядом молодой лейтенант из военкомата со списками в руках, и будут выходить
один за другим, собираясь в молчаливые шеренги.
Они уходят знойным просёлком, мимо
поспевающих хлебов, шлёпая сапогами, лаптями и верёвочными чунями. Скрываются с
глаз навечно в пыльном степном облаке. Знаем, что обречены, и хорошо, если из
этой молчаливой колонны вернётся десяток увечных…
Но оберегающим словом художника они
навсегда живы-заслонены от смерти.
В одном из рассказов писатель признавался,
что может работать «только искренне любя и счастливо созерцая». Этим счастливым
– душевным-созерцанием пронизаны все его книги. Они полны, как Ноев ковчег, и
не только зверюшками и птицами, но и тем тишайшим народцем, что неприметно
живёт у наших ног. Тут и мураши, и медлительные шмели, одетые в тёплые плюшевые
шубки. Здесь сгорбившийся, как старик, сухой подсолнух, и молодая крапива, что
глядит барыней. А над ними сеет моросейный дождишко. А вокруг сама земля наша,
голубая странница в бескрайних космических полях. Вот такая всеобъемлющая душа
была у писателя Е. Носова. «Всё пройдёт, а душа лучших писателей останется в
народе будущем… - писал Носову - Лихоносов 13.01.1984г.
Увы! Ещё при жизни писатель-фронтовик,
один из секретарей бюро Союза Писателей СССР, многим помогавший выйти в люди (
в т.ч. и В. Политову) был наказан забвением. С конца 80-х годов его практически
не издавали. В январе 1996 г. Астафьев, к тому времени один из самых известных
в мире русских писателей, пишет письмо известному издателю «…Пишу ради моего
самого близкого друга, почти брата – Евгения Носова, прекрасного писателя,
несомненно лучшего стилиста в современной русской литературе. После долгой и
тяжёлой болезни он восстановился и написал 15 новых рассказов, а издать нигде
не может. Бедствует. Я прошу Вас, даже умоляю, включить в вашу серию книгу
Евгения Носова. Нельзя допустить, чтобы писатели такого уровня и высоты
духовной бедствовали, упрёк это будет России вечный!».
Книги Носова потихоньку стали выходить
лишь после Ухода и Астафьева и Носова.
Евгений Иванович по доброте душевной
многим помогал, для многих став «крёстным отцом» в литературе.
В 2005 году в московском издательстве
«Русский путь» стараниями помощницы и друга Евгения Носова – Евгении Дмитриевны
Спасской издан пятитомник его произведений. Очень значительную часть которых
составляет переписка Носова со многими писателями СССР. Среди них часть
переписки с В. Политовым, напечатано 20 писем из 40, и 14 писем Политова –
Носову.
Переписка
Евгения Носова с Виктором Политовым началась в конце 1973 года с «лёгкой» руки
Виктора Петровича Астафьева, который порекомендовал молодому писателю в средине
1972 года отправить рукопись повести «У затухающих костров» уже широко
известному в те годы прозаику в Курск. Что Виктор и сделал. Евгений Иванович
понял одарённость автора и отправил ему открытку с обращением «Дорогой
В.Политов! (дурная привычка не называть своё имя!) «Спешу поздравить Вас с Новым
годом…» и т. д. – на штампе 9.12.1973 года.
А 3 января 1974 года Виктор отвечает Носову большим письмом: «Дорогой
Евгений Иванович! Если Вы знали, как во
время пришла Ваша открытка…». И тут же, прилепившись душой от благодарности за
отзыв, младенчески-откровенно вываливает
на Носова все свои проблемы, литературные и бытовые, чем ни один «зрелый
мужчина» едва ли не с разбегу стал бы делиться, но он был вот таким подростково-откровенным и в 40 лет, и после,
оставаясь, однако, во многом и очень скрытным человеком. И лишь в приписке к
письму об имени своём сообщает: «Да. Зовут меня Виктор, а по батюшке так же,
как и Вас. И хоть дожил я почти до
сорока, по батюшке меня ещё никто не называет. Солидности нет». Очень точное и
честное самоопределение. Причём, не внешней солидности, а именно внутренней. Он
и постарев, и потолстев, чувствовал себя просто «Виктором».
В
отличии от Астафьева Евгений Иванович почему-то не ставил дат на своих
посланиях (может, от скромности?), да и Политов не был педантом, более того, он
отличался крайней неаккуратностью в «обращении» с бумагами. Особенно со своими,
не млел над ними. И я просто удивлялась,
что при своей безалаберности он сохранил
все письма Носова и Астафьева, и тех и других по сорок штук. Видимо, им
руководило большое почтение к обоим. Но вот сохранить конверты со штампами, где
можно было увидеть даты их отправки, не
догадался, а может быть, вскрывал их так нетерпеливо, что и сохранять было
нечего. Человек порывистого характера: до бумаги ли тут, когда горит нетерпением
душа.
Видимо,
уже в следующий раз Политов посылает Носову свою первую книжечку стихов «Моя
река», изданную в Волгограде в 1968 году серии «Первая книжка поэта». Тиражи то
тогда были до 10 тысяч, было, что посылать и пять лет спустя, хотя Политов раздавал
всегда всё до последнего.
Евгений
Иванович ответил добрейшим письмом: «Спасибо за книжечку стихов… Уже по стихам
чувствуешь, что в тебе бьётся самобытное сердце талантливого русского
человека…» (О повести.) «Вот прочитал, и жалко отправлять рукопись в журнал,
жаль с ней расставаться…» Такие сердечные слова и понимание были для Виктора
бальзамом на душу. Никто так по-доброму не говорил с ним до того. Даже
Астафьев, хотя очень конструктивно помогал ему, но при этом был и беспощадно
строг. Кстати, и от других коллег Политову доставалось немало. Михаил
Николаевич Алексеев, с которым Политов встречался и на Дону, и в Волгограде,
писал после прочтения повести: «Прочитал Вашу повесть «У затухающих костров» и
прочитал не без интереса. Ещё раз порадовался Вашей одарённости, желанию и
способности думать, размышлять, наконец, умению вести за своими размышлениями.
Но не буду скрывать, - и подрастревожила меня Ваша повесть, уж очень безысходно всё в ней, причём, как-то
немотивированно, изначально
беспросветно…»!
И
что ж, Политов оказался пророком по Дону - всё теперь тут беспросветно. Пароходики давно не ходят, Дон
не чистят, берега заросли лозняком и осокой, к ним не причалить, рыбколхозы
развалились, здесь только браконьеры да отдыхающие богачи на быстроходных
катерах рассекают гладь легендарной
реки.
Только
Евгений Иванович верно оценил и понял пронзительную любовь Политова к родному
Дону, любовь до боли, как сам он после писал в повести «К Большой Медведице»:
«Я до того люблю наш мир, наши звёзды, и наши озёра, и Дон, и всё вокруг, что мне больно, мне
постоянно больно, когда остаюсь один, где-нибудь в лесу, или на лугу, или на
берегу озера, или вот в этом хуторском саду. Нет, одному мне вообще нельзя
оставаться… И как люди не понимают, что нельзя оставлять человека одного. Что
когда человеку не с кем разделить все эти звёзды, и лунные ночи, и разные,
всякие, дождливые ли, солнечные, тихие или буйные дни, когда он вынужден всю эту
боль нести в себе один – это почти невозможно…»
Евгений
Иванович, всё это поняв в Политове, написал прекрасное предисловие к его
«Кострам», изданным в журнале «Подъём» в1976 году. По сути дела, Носов стал
«крестным отцом» Виктора в литературе и в жизни, его душевной опорой. Так
по-доброму он его и ругал, и толкал, и призывал к ответственности перед
читателем. Вдохновлял, говоря о том, что ценит книги Политова, как хороших
друзей. Радовался всем его повестям в «Подъёме» и книжкам, изданным в Москве. «…
Я твои книжки чту, как хороших друзей. Сейчас такие открытые строчки, несмотря
на гласность, редки, как и хорошие люди. Так что ты не сетуй и не ленись, а
давай пиши: это не тебе нужно - это нужно миллионам немых, которым Богом не
дано за себя сказать. Так вот ты говоришь за них - они тебе поручили. Это -
большое поручение! Исполни его...» Обнимаю. Е. Носов.
Комментариев нет:
Отправить комментарий